Безусловно, не все качества народа определяются историческим воспитанием. Какую-то долю качеств определяют гены, а какую-то — сознательно проводимые воспитательные процессы (школа, например, или телепропаганда). Но и _навыки_, приобретенные народом за предшествующие поколения, сказываются на менталитете очень сильно. Причем эти навыки, очевидно, представляют собой слоеный пирог — вот этот свежий слой достался из личного опыта своего детства, следующий слой из жизненного опыта папы с мамой, следующий — это то, как на папе с мамой отразился жизненный опыт дедушек и бабушек и тд.
И здесь, с одной стороны, понятно что более глубокие слои сказываются слабее, чем свежие. Ну много ли поведенческих черт нам перейдет, не утратившись в исторических перепетиях, из жизненного опыта прадедушки? Ясно, что намного меньше, чем нам передаст из своего опыта отец.
А с другой стороны, однажды сильно и глубоко сформированные в народе качества, могут остаться с ним очень надолго, особенно если обстоятельства жизни последуюших поколений не "отменят" этот опыт, не сломают однажды принятую поведенческую модель. Это может быть некая глубокая травма, или наоборот, сильно отпечатавшийся успех в чем-либо, или некий хорошо закрепившийся полезный навык и тд.
***
Это было необходимое вступление.
Теперь представьте себе конкретный пример такого исторического "отпечатка на менталитете". Представьте, что некий народ проиграл войну и был завоеван другим народом. И после завоевания не был уничтожен, но долгое время, несколько поколений, жил с завоевателями в подчиненном положении, по сути в рабстве.
Как этот период истории отразится на народном характере, какие черты приобретет его менталитет?
Смотрите, во-первых, долгое время эти люди ничего не решали: все решали за них. Понятно, что рабов не спрашивают, что они хотят делать завтра. На выходе мы получим отсутствие привычки планировать. Планировали за представителей этого народа всегда другие.
Во-вторых, раб не работает на себя и не питается с плодов своего труда. Его заставляют работать и его кормят. Даже если он ест то, что сам вырастил — не он определяет, сколько ему останется на еду, и растит он в основном не для себя. На выходе мы получим "природную" лень.
В-третьих, не от раба зависит, по большому счету, что с ним будет дальше. Это опять-таки решают другие. На выходе мы получим инфантилизм.
В-четвертых, характерной чертой станет отсутствие навыков самоорганизации: личной инициативности, поддержки чужой инициативы, самостоятельной организации горизонтальных связей. Как и в случае с планированием, проблемы, требующие организованных действий, всегда решали другие — от рабов требовалось лишь исполнение приказов начальства. Да и зачем рабам организовываться по своей инициативе? Чтобы лучше поработать на хозяев? Смешно. Чтобы восстать против хозяев? Увы, по условию задачи, народ оставался в рабстве очень долго и значит, все его восстания были подавлены. То есть навыки самоорганизации не просто не развиты, но еще и активно подавлены.
В-пятых, зависть и недоверие к тем, кто выше. Во-первых, там в основном чужие, враги-завоеватели. Во-вторых, если туда пробрался свой, подняв свой статус — прочие рабы от этого лучше жить не станут. Свой, поднявшись, автоматически стал чужим — прислугой у завоевателя.
В-шестых, верно и обратное. Если твой статус возрос и ты стал начальником, то ты должен в силу статуса гнобить своих. Потому что ты теперь начальник, а они-то по прежнему рабы.
Этот феномен усиливается и вот еще чем: живущие в условиях не относительного равноправия (свобода), но жесткой властной пирамиды (рабство) люди впитывают саму идею власти (как нормы взаимоотношений) с молоком матери. Поэтому раб везде и всегда стремится взаимоотношения с людьми построить по принципу хозяин/раб. Либо он раб, либо он хозяин. Так будет у него в семье, на работе, на службе — везде он будет воспроизводить властную иерархию, как в стае шимпанзе. В спорных случаях, раб пробует другого человека "на слабо", и если тот поддается — то превращает его в раба, устанавливая с ним властно-иерархические отношения.
В результате раб, получивший власть — худшее, что может произойти. Он будет чванлив, жесток и исполнен чувства превосходства по отношению к менее статусным членам общества. Причем в особенности — к представителям именно своего народа, потому что они-то рабы.
В-седьмых, наконец, раб будет проявлять "собачий" менталитет: ему обязательно нужен хозяин, которого он будет уважать и которому будет предан, и для него будет свято понятие приказа, исходящее от хозяина.
Это тоже очень характерный момент: дело в том, что для раба идеальное оправдание его действий, за которое его гарантированно не накажут — это исполнение приказа.
— Ты зачем, каналья, посуду в чулан убрал?! Сейчас гости приедут, а у нас стол нечем накрыть! Вот щас ты у меня на конюшне-то поймешь, как пакости вытворять!
— Так этож я не своей волей, это мне хозяйка приказала!
— Дорогая, это ты приказала в чулан посуду снести? А, ну тогда ладно. Иди, каналья, твое счастье!
Что бы раб не делал, но если на то есть приказ — он невиновен, то есть прав. Выполняя приказ, раб бестрашен и уверен в себе. Действуя без приказа, раб неуверен и боязлив, инициатива страшит его. Действовать же вопреки приказу раб панически боится.
Так что последнее, восьмое — это конечно же страх перед властью и ее представителями.
Вот примерно такой набор качеств в результате одной исторической травмы.